Данная статья касается проблемы кризиса и методологического обновления экономической теории, которая уже рассматривалась автором. Научная актуальность этой проблемы не ограничивается сугубо академическими определениями, она нарушает и принципиально значимые прикладные аспекты. В монографическом исследовании "Глобальные трансформации: концептуальные альтернативы" (К., "Лыбидь", 2006) мной была сделана попытка очертить (как я это вижу) содержание данных аспектов.

Соответствующая логика содержится в контексте современных постмодернистских мировоззренческих обоснований и их влияния на качественное обновление экономической методологии. Их отображением является ренессанс (конечно, на принципиально новой основе) методологического индивидуализма, утверждения постнекласичной методологической парадигмы, попытки адаптации принципов синергетики к анализу современных экономических трансформаций и утверждению на этой основе экономической синергетики. До особенно заметных трудов в данном контексте я отнес бы, в первую очередь, книгу А. Некипелова, а также знаковое исследование, в котором, по определению авторов, "изложены результаты синергической природы экономической системы России и обнаружены некоторые принципы и направления рыночной трансформации". Важную роль в этом поиске играет и уникальная по своему содержанию серия книг "Синергетика: от прошлого к будущему", которая в течение последних лет выдается в России.

Хотелось бы, чтобы украинская экономическая наука также активно приобщалась к такому поиску. Опубликована на страницах журнала "Экономика Украины" статья О. Васильева может рассматриваться как важен шаг в этом направлении, В моей статье акцентируется внимание на одном из базовых аспектов методологического обновления экономической теории - на творческом освоении наработанных прикладными науками (в первую очередь, физикой и математикой) концептуальных постулатов функционирования и развития сложных систем, Собственно, постнекласична наука, как и экономическая синергетика, в своем современном поиске опирается на результаты именно этих исследований - на основные принципы теории дисипативних структур, новые интерпретации логики детерминизма и рациональности. При этом автором учитывается такой факт: и в самой теории сложных систем, и, естественно, в тех ее аспектах, которые касаются общественных, в том числе экономических, процессов, пока еще остается много неопределенности.

Привлекает внимание позиция И. Пригожина, в трудах какого исследования соответствующего круга вопросов занимает достаточно заметное место. В 1969 г. увидел мир его труд "Познания сложного", который был написан в соавторстве из Грамма. Николисом. "Мы все еще далекие от того, - отмечается в книге, -, чтобы дать определение сложное, и маловероятно, что эта цель будет достигнута до конца этой книги" . Значительно позже, в 2000-ом году, в широко известной научной общественности статьи Нобелевского лауреата И. Пригожина "Послание будущим поколением", в сущности, подтверждено это положение и признано, что наука в соответствующих исследованиях "до сих пор находится в детском возрасте".

В чем специфика представленного анализа? Автором ни в коей мере не ставится задание раскрыть основы теории сложных систем. Идет речь о другом: о тех позициях соответствующей теории, на которые может опираться экономическая наука при определении основных принципов своего методологического обновления. По удачному определению И. Болдирева, методология позволяет науке, во-первых, понять саму себя, пределы собственного приложения, а во-вторых, выстроить связки с другими отраслями знаний. Методология сложных систем и является именно той основой, которая позволяет нам предметнише осмыслить проблему междисциплинарных связей экономической теории с другими общественными и естественными науками, в частности проблему научного синтеза, которая приобретает значение в современном научном процессе. Генетика сложных систем

Естественным является существование разных подходов к определению специфики сложного. Всех их совмещают акценты па складностях структурного построения, взаимозависимости и взаимодействия ризноякисних составных частей, которые функционируют в пределах системы. "Сложность, - пишут М. Згуровский и Н. Панкратова, - это общее свойство единственного множественного числа разнообразных (выделено мной. - А.Г.) объектов, которые структурно взаимосвязанные, функционально взаимозависимые и взаимодействуют между собой...". С таким определением нельзя не согласиться. В то же время нужно видеть то, что традиционные для системного анализа позиции, согласно которым сложность определяется целостным сочетанием структурно неоднородных частей, не учитывают качественную определенность сложных систем. В этом случае сложность, в сущности, отождествляется с понятиями системной целостности. Возможно, именно с этим связано и то, что во многих имеющихся исследованиях при классификации систем разновидность "сложные системы" вообще не выделяется.

Существует и другой сугубо мировоззренческий аспект, на котором акцентирует внимание И. Пригожин. В течение длительного времени в науке доминировали представление относительно упрощенной конструкции мирового уклада. Соответствующая конструкция рассматривалась как "хорошо смазана машина, которая работает как часы". Эти представления имеют давнюю историю. Они были основаны еще древними греками, которые рассматривали совокупность всего существующего как проявления упорядоченности и гармонии. На этой самой мировоззренческой конструкции базируется вся методологическая платформа научных исследований эпохи Просветительства и Модерн. Вся конструкция генетического анализа как одной из основ методологии ортодоксальной экономической теории сводилась к выявлению самой простой, элементарной клетки, которая должна была концентрировать в себе сущностные определения всей системы. "Из самого зарождения западной, европейской ли, науки мы свято верили, - пишет по этому поводу И. Пригожин, - в "простоту" всего микроскопического: молекул, атомов, элементарных частиц... Этой концепции (...) вряд ли можно придерживаться сегодня. Элементарные частицы, как мы теперь знаем, являют собой сложные объекты, способные рождаться и распадаться" . Это касалось не только микро-, но и макропроцессов. Современная методология выходит с того, что в новейших системных трансформациях сложность проникает в суть самого порядка вещей.

Важно учитывать и то, что смещение акцентов от простого к сложному, - это не просто констатация определенной научной парадигмы. Идет речь о значительно больше - о новых мировоззренческих принципах, новой культуре мышления, о базовых принципах современного постмодернистского мировосприятия. За оценками И. Пригожина, речь идет о научной революции в исследованиях современного свитоустрой, при которой акценты на исследованиях сложных систем "не зависят от того, идет ли речь о молекулах, биологических или социальных системах". Так случилось, что в течение длительного времени наука успешно развивалась лишь в тех случаях, когда ей удавалось возвести изучение процессов, которые происходят в природе и обществе, к монотонному повторению. Иллюстрацией к этому могут служить детерминистские законы Ньютона. Однако каждый раз, когда наука стремилась описывать сложные, неблагоустроенные процессы, процессы возникновения нового, она непременно испытывала неудачи. Нынешняя научная революция связана с попытками преодолеть эту ограниченность. Экономическая наука как неотъемлемая составная часть анализа общественных процессов не может быть отстраненной от этих методологических новаций. Особенный вес соответствующая констатация приобретает при условиях, когда идет речь об анализе глобальных экономических процессов. "Под глобализацией, - полностью подходяще замечает немецкий ученый К. Майнуер, - в первую очередь понимают нелинейную динамику мировых рыночных систем . То же касается и закономерностей переходной экономики. Современная экономическая теория переходных процессов и систем пока еще не имеет надлежащий методологический инструментарий анализа соответствующих закономерностей.
И все же, чем отличаются новые подходы к определению сути сложных систем, их генетики от традиционных системных исследований, о которых уже шла речь? Если придерживаться мнения Г. Пригожина (а именно ему принадлежат определяющие научные обобщения в этом вопросе), то важли¬вими, по моему мнению, есть такие позиции.

Во-первых, в противовес статическим взглядам на свитоустрий, сложность у И. Пригожина рассматривается как "неотъемлемая часть света динамических систем (выделено мной. - А.Г.)", у истоков исследования которых стоит выдающийся французский ученый, математик, физик и философ А. Пуанкаре (1854-1912). Именно он предложил обоснование нелинейных уравнений, на которых базируется теория динамических систем и которые составляют методологический фундамент исследования сложных систем. Да, сложные системы - это в первую очередь динамические, с точки зрения имеющегося потенциала саморазвития, системы. Обычно простые целостные системы такого потенциала в себе не содержат.

Во-вторых, сложные системы принадлежат к классу неблагоустроенных систем. Акценты на неустроенности сложных систем, как правило, связанные с гносеологией наших незнаний, недостаточностью соответствующих научных обобщений. Неустроенность представляется нам проявлением сложности, когда мы ее не знаем. Однако система, пишет по поводу этого французский ученый А. Атлан, чью структуру мы знаем в совершенстве, не может считаться действительно сложной. Неустроенность, отмечает он, выступает как сложность лишь в отношении к порядку, существование которого мы стремимся расшифровать. Другими словами, акцентирует внимание французский ученый, сложность - это видимая неустроенность, при которой у нас с причины допускать наличие скрытого порядка. Да, идет речь о том, что сложность - "это упорядоченность, к которой мы пока еще не имеем ключ". "Сложность, - пишет А. Атлан, - предусматривает, что мы имеем о структуре глобальное представление, и в то же время это представление не дает нам возможность познать ее досконально. Вот почему сложность измеряется информацией, которой мы не владеем и которая нужна, чтобы определить систему во всех ее деталях".

В-третьих, генетика сложности связывается со спецификой переходных систем. Идет речь о характеристике сложности как признаках не только динамической системы, но и, в первую очередь, переходного этапа динамического развития. Это очень важно уточнение. "Одним из существенных признаков сложного процесса, - пишут Г. Николис да и. Пригожин, - есть способность осуществлять переходы между разными режимами". Соответственно, можно отметить, что за принципами функциональной сложности развиваются именно переходные системы, то есть системы, которые занимают особенное место и составляют лишь одну из цепей эволюционного процесса, своеобразную "предысторию" нового, что возникает и утверждается.

В данном случае следует учитывать и то, что переходное состояние эволюционного процесса, как правило, характеризуется достаточной длительностью. Это не что-то быстротекущее. В теории выделяются большие, средние и малые трансформационные циклы, которые обычно налагаются друг на друга. Идет речь о целых эпохах. Переходные процессы в природе растянуты на тысячелетие. Не составляют исключение и общественные, в том числе экономические, трансформации. Процесс первобытного нагромождения капитала, а это основа перехода от феодализма к капитализму, осуществлялся в Европе с XVI до начала XIX ст. Как показывает опыт последних десятилетий, период переходных трансформаций постсоциалистического общества может также оказаться достаточно длительным. Имеется в виду практика не только экономических, но и институционных превращений, а также социальных и духовных.
В приведенном определении есть еще один принципиальный признак: сложные системы как системы, которые "способны осуществлять переходы", системы, которые составляют предысторию нового, реализуются через механизмы бифуркации и хаоса. В системе канонических исследований общественные науки придерживаются кое-что упрощенной логики: порядок одной системы непосредственно трансформируется в порядок другой. Методология сложных систем вносит принципиальные уточнения в эту схему. Идет речь о взаимозависимости: порядок - бифуркация и хаос - другой порядок. Как будет показано в следующем анализе, принципиально новым в этой взаимозависимости является то, что ситуация бифуркации и хаоса рассматривается как такая, которая несет, с одной стороны, позитивную функцию, а из другого - не просто позитивную, но и инновационную функцию. Состояние бифуркации - это отображение жизнеспособности системы. Хаос, как отмечают российские ученые В. Бранский и С. Пожарский, должен творческую силу (способность) рожать новый порядок. Да, можем констатировать еще один признак сложных систем: они реализуют свой конструктивный потенциал через механизмы бифуркации и хаоса.

В-четвертых, понятие сложное органически корреспондируется и со спецификой крюк называемых дисипативних (dissipation - рассеивание) систем, которые исключают возможность обратного развития, базируются на принципах необратимости процессов. Понятие дисипативности структуры, отмечают В. Бранский и С. Пожарский, это концептуальный фундамент теории сложных систем. И. Пригожий с основателем физики необратимого состояния, базовые фундаменты которой несут принципиальную философскую нагрузку, имеют общеметодологическое междисциплинарное значение

В-пятых, при рассмотрении генетики сложных систем нужно учитывать и то, что для их определений присущими являются не детерминистские закономерности, а вероятностный подход. Сложные системы нельзя охарактеризовать в терминах ньютоновской детерминистской логики (события "х" порождают события "у"), а лишь через принципы спонтанности, вероятности и неустойчивости. Соответственно изменяется и методологическая основа исследования сложных систем. Сложные системы - это по своему содержанию не просто динамические системы, а неравновесные динамические системы, методология которых корреспондируется с методологией квантовой механики и теории относительности, принципами вероятности. Сложность определяется мерой нелинейности. В этом отношении сложные нелинейные системы следует рассматривать как антипод линейным целостным системам, которые в свете новых обоснований можно отнести, скорее всего, к классу простых систем.

Теперь о генетике сложных систем. Как они возникают: спонтанно или на основе определенных закономерностей? Рассматривая этот вопрос, выделим четыре базовых модели соответствующих трансформаций.

Первая модель.Переход к сложным системам осуществляется в результате бифуркацийних процессов и нарушений стандартного состояния целостных (простых) систем. Идет речь о том, что сложные системы возникают из простых на эволюционной основе в результате послабления последних, потери ими системного качества и энергии саморазвития. В этой ситуации материнская структура распыляется на самодостаточные разноскоростные (зрелые и незрелые) звенья (части). В итоге происходит индивидуализация каждой из этих ланок. Доминантой их определений становятся собственные качественные признаки, что неадекватные предыдущим системным характеристикам. Наступает системная неопределенность - нарушаются причинно-следственные связки предыдущей системы. Будущее теряет свою линейность, а логику развития начинает определять случайность.

Вторая модель. Сложное возникает в результате влияния внешних факторов. Соответствующая ситуация происходит тогда, когда внутренний потенциал саморазвития целостной системы, энергия ее внутренних связей становятся меньше суммарного результата внешних влияний. В данном случае инновационную функцию перебирает на себя внешняя среда. Упорядочивание системы на новой инновационной основе осуществляется за счет внешних факторов.

Третья модель. Сложное возникает в результате действия механизмов случайности. Новое рождается в мире, наполненном случайностями. В таком случае случайность как неотвратимое явление, которое лежит в основе любой реальности, выступает в роли определяющей доминанты инновационного обновления системы. При этом мера случайности, и это очень важно учитывать, растет в результате повышения динамической развития, его ускорения. Усиление роли случайности - результат не только системной сложности переходных процессов, пишет О. Тоффлер, но и ощутимого ускорения динамики общественного развития, вообще. "Быстрое изменение, - отмечает он, - предусматривает случайность. Предусматривает ненадежность, неизвестность. Предусматривает конкуренцию с неожиданной стороны".

Четвертая модель. Сложное формируется путем самого генезиса, на основе самозбуджуваности процессов, методом самоорганизации. В этом случае простое и сложное не связано между собой иерархически, логикой следующей и причинности. В то же время было бы некорректным полностью отрицать причинность как признак системности в целом. Причинность, которая корреспондируется с генерацией сложных систем, является более дифференцированной, нелинейной, сложной. Каждый раз причина рассматривается как особенный (конкретный) случай, который определяет появление лишь выделенного (специфического) явления, а не всех явлений вообще. При этом одинаковые начальные условия могут привести к поразительно непохожим результатам. Как отмечал О. Тоффлер, идет речь не о системе бильярдных слоев, которые двигаются заблаговременно предполагаемой траекторией, а о более сложных процессах, реализация которых требует значительно больше энергии для своего самоутверждения. Также для определения специфической причинности и траектории развития сложных систем необходимы совершенные знания определяющих (начальных) условий и соответствующее информативное обеспечение. "В этом случае, - пишут Г. Николис и Т. Пригожин, - для того, чтобы можно было вести речь об отдельной четко определенной траектории, нам понадобилось бы задать начальные условия с бесконечно высокой точностью. Другими словами, нам нужна была бы бесконечная информация, предопределенная бесконечным количеством цифр, необходимых для задания начальных данных".

В этих характеристиках представлены лишь базовые, исходные методологические определения генетики сложных систем, их принципиальные отличия от систем линейного развития. Акцентируя внимание на этом, мы выходим с особенной актуальной трансплантации соответствующих методологических принципов до системы общественных, в том числе экономических, наук. Хочу подчеркнуть, что достижения по этому делу являются еще слишком скромными. По определению известного российского ученого В. Степина, экономические и социальные процессы принадлежат к более сложному классу систем, чем естественные и механические. Экономическая наука не имеет право пренебрегать таким положением вещей. Состояние бифуркации и хаоса

На чем базируются методологические определения бифуркации как одной из функциональных основ системной самоорганизации? Уже шла речь о том, что состояние бифуркации методологией сложных систем отождествляется с отклонениями от стандартной причинно-следственной детерминованости и равновесия. Он связывается с системной неустойчивостью и непредсказуемостью траектории будущего развития. Доминантой соответствующего развития становятся не причинно-следственные связки, а случайность. При этом интенсивность случайности растет адекватно мере неустойчивости динамической системы. Если амплитуда соответствующей неустойчивости пересекает критические точки бифуркации, то система трансформируется в режим хаотической неопределенности. И. Пригожин выделяет крайнюю форму хаосу - дисипативний хаос, когда память системы относительно предыдущего линейно детерминированного состояния полностью теряется. В этой ситуации принцип загальнезворотними - такими, которые теряют признаки предыдущего. Теряется и принцип однолинийности часового измерения. "В отличие от статической бифуркации, - пишут Г. Николис да и. Пригожин, - ... механизмы возникновения хаотических атракций невозможно представить в определенной универсальной, канонической форме, которая бы позволяла объяснить роль соответствующих параметров". Отмеченное состояние не поддается оценкам на основе канонических законов и закономерностей, которыми пользуется наука при исследованиях линейных процессов.

Какую теоретическую нагрузку несут характеристики бифуркации и хаоса, которой является логика вхождения системы к соответствующему состоянию и выходу из него? Выделим ряд определяющих признаков, которые, на наш взгляд, корреспондируются с логикой методологического обновления экономического анализа.

Во-первых, чрезвычайно важными в характеристике бифуркации и хаоса выступают акценты на потому, что соответствующие ситуации являются не аномальным отклонением, а составными частями динамических процессов, что они являются неотъемлемыми атрибутами эволюционных общественных, в том числе и экономических, трансформаций. Если обычные интегрированы (целостные), рационально детерминированные, обратные во времени системы канонической формы связываются с анализом "существующего", то бифуркация и хаос - это логика "возникающего" состояния системы. "Структура, - отмечают российские ученые О. Князева и С. Курдюмов, - формируется в хаосе и возникает из хаоса. Хаос организует. Разрушая, он строит" . Эти акценты являются чрезвычайно важными для характеристики не только современных глобализацийних процессов, но и трансформаций, связанных с состоянием переходных обществ, к которым принадлежит и Украина.

Во-вторых, нужно учитывать конструктивную функцию фазы бифуркации, ее инновационную роль. Об этом уже шла речь. Состояние бифуркации является отображением жизнеспособности системы. У И. Пригожина состояние бифуркации и хаоса как состояние беспорядка является платой за возможность утверждения нового порядка. Идет речь об обосновании логики возникновения нового. Основной акцепт делается на потому, что новое возникает из неоднородного (противоречивого). Именно в фазе бифуркации система стремится преодолеть консервативную однородность. В процессе бифуркации в системе возникают "инновационные сигналы в виде флуктуаций". Благодаря таким сигналам система приобретает способность "прощупувати" возможности нестандартных трансформаций. "Источником инноваций и диверсификаций с бифуркация, потому что именно благодаря этому состоянию в системе формируются новые решения", - пишут И. Пригожин и Грамм. Николис.

Учитывая эти методологические определения, можем прийти принципиально к неординарным выводам. Оказывается, что наименее дееспособными являются не переходные (гетерогенные), а стойкие целостные системы, которые в процессе своего утверждения смогли подчинить своим определениям собственные составные (структурные) элементы (подразделы) и на этой основе приобрели гомогенные признаки. Такие системы оказываются нежизнеспособными (в инновационном контексте) образованиями. Как писал известный российский ученый М. Моисеев, "стойкость, доказанная до своего предела, останавливает любое развитие. Она противореччит принципу изменяемости". В процессе бифуркации соответствующая консервативность системы нарушается. В данном случае бифуркации рассматриваются как процесс нарушения симметрии между разными частями структурно целостной, обычно сбалансированной системы, а также между системой и ее внешним окружением. Инвариантность развития обеспечивается именно на этой основе.

Следовательно, можем внести принципиальные уточнения и к общей логике системных трансформаций. Хорошо известно, что классическая методология предусматривает эволюцию сумативних систем в системы высшего порядка - стойкие целостные (гомогенные) системы, по сценарию развития которых каждый структурный элемент системы в конечном итоге становится таким же, как и все другие. По крайней мере, именно таким образом движение к структурной целостности системы определял К. Маркс. Для зрелой системы, писал он, характерно, что "ее развитие в направлении целостности заключается именно в том, чтобы подчинить себе все элементы общества или создать из него еще отсутствующие у нее органы. Таким путем система в ходе исторического развития превращается в целостность". Ортодоксально методология анализа трансформационных процессов построена именно на таких принципах, которые в своей основе достаточно корректными. Однако на их определении нельзя ставить точку. Логика бифуркацийних процессов указывает на то, что достижение системной целостности - это не только высший, но и конечный пункт соответствующих трансформаций, это начало упадка, самозаперечення системы, фаза ее стойкости и в то же время начала распада и гибели, фаза, в которой инновационный потенциал развития находится в подавленном состоянии. В этой связи можно сказать, что время бифуркации есть временами возвращение системы к состоянию конструктивной неоднородности и формирования на этой основе нового энергетического потенциала саморазвития.

В-третьих, проблемным для методологии является определение принципов вхождения системы к фазе бифуркации. Это вопрос адекватное проблеме возникновение сложных систем, систем, которые находятся на расстоянии от равновесия. Методологией сложных систем различаются малые амплитуды отклонений от состояния равновесия и критические точки отклонений, которые размещаются за пределами равновесия. В первом случае флуктуации (отклонение) рассматриваются по большей части в виде системных "шумов" или "малых вихрив", что способные к самоуспокоению. Соответственно равновесные системы рассматриваются как системы с контролируемыми флуктуациями. При достижении критических точек флуктуационные вихри не исчезают. Они охватывают более широкое пространство, проникают вглубь, втягивают к своей орбите все большее количество структурных элементов системы. "В точках бифуркации, то есть в критически пороговых точках, - пишут И. Пригожин да и. Стенгерс, - поведение системы становится неустойчивым и может эволюционировать до нескольких альтернатив". К тому же "при отдалении системы от состояния равновесия она может пройти через несколько зон неустойчивости".

Следует заметить, что задолго до теоретических обобщений Т. Пригожина и его соавторов соответствующие процессы в развитии общества были исследованы выдающимся американским социологом российского происхождения П. Сорокиним. В его труде "Социальная стратификация и мобильность", которая увидела мир еще в 1927 г. в хорошо известной читателю книге "Человек. Цивилизация, Общество", он обосновывает социальные предпосылки флуктуаций. Ученый очерчивает возможную альтернативу развития общества: "плискувате" (от рос. - плоское) общество, для которого характерным является незначительный уровень дифференциации доходов и отсутствие экономических стимулов, а следовательно, бедность и голод, или относительно процветающее общество, с непременной дифференциацией, социально-экономическим неравенством. В то же время, отмечает ученый, существует точка "насыщения" социально-экономической стратификации, дальше которой общество не может продвигаться без риска. Тот, кто хочет социального "выравнивания", должен быть готовым к его последствиям. Если перевести это на язык методологии сложных систем, то можно определить, что "плискувате" (системно однородное и в этом контексте - целостное) общество - это общество, которое находится в фазе добифуркацийного развития, или некритической бифуркации. Именно такое гомогенно однородное (плискувате) общество (прототипом которого можно считать антирыночную экономику административного социализма) характеризуется недостаточностью энергетического потенциала не только самовоспроизведения, но и саморазвития.

В-четвертых, подытоживая предыдущие определения, можно утверждать, что в точке бифуркации системы практически невозможно предусмотреть траекторию будущего. Нарушается традиционная логика дарвинивского эволюционного процесса - от простого к сложному. Методологией сложных бифуркацийних превращений не исключается возможность не только поступательного, но и регрессивного развития, не только развития от простого к более сложному, но и генерации более простых форм общественной организации из более сложных. В данном случае следует различать понятие "роста" (количественное увеличение) и "развитие" (качественные превращения). Теория и практика доводят возможность количественного роста тех или других параметров, в том числе и экономических, без развития. Идет речь о росте плюралистичности то наличие многочисленных конкурирующих между собой парадигм общественного развития, каждая из которых в зависимости от конкретных условий может стать приоритетной. В этом случае "будущее перестает быть данным". "Сложность, - отмечает И. Пригожин, - это свойство систем, которые при заданных ограниченных условиях имеют больше одного возможного решения". На этой самой основе формируется ситуация логической необратимости процессов и явлений общественной жизни, которая, в свою очередь, нарушает часовую симметрию. Симметрия часового измерения теряет свою значимость. В корне трансформируется и проблема критериальных (оценочных) измерений. Эти очень значимые аспекты бифуркацийних явлений и процессов подробнее рассматриваются в следующем анализе.